А могущества-то сколько во мне, могущества! Скажу прямо: этого я, Вася
Куролесов, от себя не ожидал! Чтоб так запросто, пусть и в духе, меняя свое
сознание, сигать от одного мира к другому, от одного уровня к третьему - да
если бы даже Заморышева меня раньше в этом убеждала, я бы ее просто потряс,
как лягушку, чтоб не капала на мозги.
А теперь, вот надо же, все, что она говорила, сбывается. Но о многом,
Катя, однако, умалчивала...
Хохочу, хохочу, хохочу!
Мысль моя и мое "я" облетают все эти поганые, пусть и блаженные, миры.
Всюду-то я заглядываю и подглядываю, всюду сую свой нос, неугомонный, как
тот Васенька, что бегал по улицам расейского городка, навевая на прохожих
мысль о сумасшествии.
Я и здешних обитателей пугаю. Потому что я как бы все космические
законы - по воле Невидимого - перескочил и пугаю всех своей
нестандартностью.
О звезды, звезды! Хохочу, хохочу, хохочу!
Тут недавно я в один пласт заглянул: время-то у них, матушка-покойница,
длится не как у нас, а медленно-медленно, и живут они, паразиты, до
нескончаемости, по-нашему если считать, по-глупому, то миллионы и миллионы
лет. Все такие блаженные, самодовольные, боги, одним словом. Тела из
тончайшей субстанции.
Ну я по могуществу своему одного пнул как следует, он даже ошалел от
такой необычности. А я праязыком Вселенной шепнул ему: лягнуть бы вас,
паразитов, богов то есть, лошадиной мордой, предсмертной такой, со слюнями и
обезумевшей, сразу позабыли бы про свое блаженство, индюки.
Они, маманя, вроде олимпийских богов. Очень осерчал тот, кому я шепнул.
Но со мной не справишься, защиту я знаю: не дурак.
И на прощание ему сказал: и на вас управа будет, не думайте, что всегда
духовными пузырями такими бесконечными будете раздуваться, и вам конец
придет.
И чего они нашли хорошего в этой бесконечной своей радости и
блаженстве? Одна тупость и никакой Бездны. Сиди себе и радуйся миллионы лет.
У нас бы все с ума посходили от таких надежд.
Полетел дальше - то вниз, то вверх. Но демонов я тоже не люблю, между
нами говоря, они еще хуже небожителей. Сволочи. Только под себя работают. Но
в основном: они Главного боятся. А Главного бояться, значит, Бездну не
знать, значит, самое глубинное мимо себя пропустить. Те, небожители,
особенно которые повыше, вьются вокруг Главного по глупости, дескать, и мы в
Свету, а самой великой тайны не знают, а эти, демоны, трясутся при мысли о
Духе Главного, думают, что исчезнут при ем. Боятся!
А я Главного не боюсь, потому что... Ха-ха-ха! Хохочу, хохочу, хохочу!
И все эти звезды, все эти миры, все эти галактики и боги - как
горошинки в моем сознании. И не я от них зависим, а, уж скорее, они от меня.
Маманька! Понимаешь ты теперь, кого ты родила?
Если увижу тебя сквозь все эти бесчисленные сверкания и рыла, помету,
ей-Богу, помогу выбраться!
А у нас на Руси все-таки хорошо, все миры обсмотрел, обнюхал, время тут
ни при чем - и пряму скажу: невероятно хорошо у нас на Руси! Почему?
Поймете, может быть, в свой срок. И Русь-то, кстати, есть не только на нашей
грешной Земле.
Я бегу, бегу, бегу! ...Звезды милые, богами руководимые, не обижайтесь,
я вас тоже по-своему люблю.
Я ведь хам хамом, а от любви никогда не отказывался. Бывало, шикнешь на
кого-нибудь, а потом как приласкаешь! Ласку мою люди на весь век помнить
будут, как не забудут они Ваську Куролесова, если хоть раз заглянули мне в
очи.
Я теперь по вселенным гулять люблю: они для меня как закоулочки стали.
Где померзее, где поблаженней - а суть одна. Для меня что ад, что рай - одна
потеха. А ведь страдают существа, страдают, иной раз долго: ах, как долго! -
или это их тени? Грустно мне от этого, и не хочу я до конца все понимать...
А главного - насчет страданий во Вселенной - и спрашивать не надо:
ни-ни, не тревожьте! Не так все просто, как во сне кажется.
Бывает, что я и хаос приму: ум мой первозданный так и забьется, как
сердце от влюбленности первой, при мысли о хаосе, точно в ем, в родимом,
сокрыто, но не проявлено то, о чем я. Вася Куролесов, всю жизнь мечтал!
Во Тьму, во Тьму ухожу, на поиски Непостижимого и несовершившегося еще!
А для отдыха: гуляй, Вася Куролесов, по всем мирам: туда плюнь, там
нахами, там руку пожми, там начуди на все оставшееся до конца мира время!
Гуляй, Вася, гуляй!
Я и на Землю не прочь иной раз заглянуть.
Тут, к примеру, генералу одному, великобританчику, показал я существо
некое во сне, можно сказать, приоткрыл просто завесу, так великобританчик
этот, а ведь атомным флотом командовал, так трясся во сне, что, когда
проснулся, незаметно для самого себя с ума сошел. В сумасшедший дом его
посадили.
Я порой люблю смертных щипать. А существо то, которое генеральчику
этому явилось, я потом сам пригрел: и вправду страшен, таких во Вселенной
нашей не так уж и много... А затем, после посещения Земли, взмыл я вверх и
демиургу одному план подсунул сотворения мирка: но изрядно жуткий и
перевернутый. Я ведь похулиганить люблю. Даром, что ли, при жизни на бабе,
как на лошади, скакал. А демиург тот - сбег, больно мирок этот, предложенный
мной, показался ему не в меру, не вместил он, в общем, его.
Боже, боже, сколько чудес на свете!
Я тут, между прочим, Заморышеву узрел: после смерти земной невиданной
такой и своеобычной монадой взвилась. Барыней, одним словом, стала. А ведь
на Земле была так: побирушка убогая. Много у нас на Руси таких "убогоньких",
не дай Бог... Но я ведь предупреждал: девка была не простая!
С ней у меня какая-то связь есть.
Бедного Витю Катюшкина я все-таки не удержался - попу жал: подсунул ему
в полусне, в момент его пробуждения, видение, а был это образ самого
Витеньки - каким он будет в очень отдаленном, даже по звездным масштабам,
будущем. Не знаю, уразумел ли Витька, что самого себя встретил, но только
после такой встречи он долго-долго плакал, малыш, а потом запил.
Непонятливые все же эти смертные, тугодумы беспомощные, дальше своей
планетки, и то ее маленького среза, ничего не видят, но, может быть, это
даже к лучшему. А Витьке этот образ его самого, чудика с бесчисленными
головами, я подкинул, чтоб подбодрить Витю А он, точно курица бессмысленная,
закудахтал да и запил со страху. А чего самого себя бояться-то?
Ухожу, ухожу.
От всей Вселенной, от богов и демонов, от людей и лошадей и от всего
прекрасного тоже.
А себя я все-таки до конца не пойму.
Из Вселенной я вроде вышел в Неописуемое, в Божественное, в Абсолютное
- все на месте, как надо. Бог есть Бог - и все равно, даже после этого, я
все бегу и бегу! Куда ж мне теперь-то бежать, после Божественного? И покой
вечный в меня вошел, но я покой не люблю до конца и силою воли его отрек.
Почему ж я покой-то высший не жалую, Вася, а?
Ну что ж, вся Вселенная - миг в моем сознании, а парадоксов много.
Да, вспомнил... Я ведь тело-то свое земное забыл в труп превратить,
позабыл кинуть его насовсем. Я ведь иногда в него входил для смеха. А теперь
пора, пора... И записки свои кончаю. Ухожу я. Господи, или к Тебе, вовнутрь,
в себя, или в такую даль, что ее и никаким знаком не обозначишь, никакой
Пустотой не выразишь.
Я бегу, бегу, бегу-у-у!..